…Когда Наан заикнулась о том, что, унеся с Земли украденных императором из инкубаторов Объединенной Империи куколок, они продолжают его преступление, Лабастьер резонно возразил: «Ты и сама не веришь собственным словам. На Земле они были бы травой под ЕГО ногами. А в том мире, который мы с ними построим, они будут счастливы. И не спорь. Ты ведь, надеюсь, не предлагаешь нам вернуться?»

…Путь был долог, и многое пришлось повидать и испытать им на этом пути. Благо, на корабле имелось все необходимое для исследования химического состава атмосферы, почвы и для многого другого. Но вот, однажды, наконец, навстречу им выплыла планета, такая прекрасная и приветливая, что трудно было поверить, что они не найдут здесь приюта.

Все анализы говорили за то, что для жизни она подходит не хуже, чем Земля. Да тут уже и имелась жизнь – примитивная и, как выяснилось позже, не разумная. Хотя растения тут разительно отличались от земных. Тем, что в их раскраске почти не встречался зеленый цвет. Преобладали фиолетовый, лиловый и изредка бирюзовый. А вокруг планеты вращалось сразу два естественных спутника…

– Ты думаешь, это именно то, что мы искали? – спросила Наан, с тревогой взглянув на Лабастьера, когда они проплывали над планетой в разведывательном антиграве.

– Да. Я уверен в этом.

Они помолчали.

– А помнишь, любимая, – заговорил он снова, – о чем ты спросила меня, когда мы только отправились в путь?

На поверхности планеты, окутанной розовой дымкой, невооруженным взглядом различались сиреневые заплаты материков и рассекающие их ломаные линии голубых рек.

– «Не будем ли мы одиноки?» – припомнила свои слова Наан.

– Нет. Я не о том. Ты спросила, вернемся ли мы когда-нибудь на Землю…

– Ну, и?..

Лабастьер отвлекся от величественного и радостного зрелища и посмотрел Наан в глаза. Казалось, он чувствовал себя в чем-то виноватым.

– Я много думал об этом. Нам будет хорошо здесь. И мы сумеем построить тут мир согласия и равенства. Мир, о котором мечтала Ливьен. И я нарекаю эту планету именем «Безмятежная»… – сказал он.

В его тоне ощущалась недосказанность, и Наан молча ждала продолжения. И он продолжил:

– Но мы должны помнить, что ОН будет искать нас. Нас или наших потомков. И я пока что не знаю, как нам себя вести. Надеяться на то, что найти нас невозможно, жить мирно и не думать о прошлом? Или готовиться к обороне? Или когда-нибудь внукам наших колонистов все-таки придется самим вернуться на Землю и вступить с НИМ в схватку. Раньше, чем Безмятежную найдет ОН сам.

Холоднок шевельнулся в душе Наан. Но сейчас обо всем этом лучше не думать…

– Посмотрим, – положила она руку на плечо мужу. – Что-нибудь решим. А название хорошее.

Том второй

Книга третья

Отсечение гиблых корней

(Пилигримы)

1

– И каков же наш маршрут, мой господин? – спросил махаон, приземлившись на спину гужевого сороконога позади молодого короля. Сложив крылья и усевшись поудобнее, он добавил: – Спасибо, кстати, что вовремя, я уже начал беспокоиться.

– Лаан, мы же договорились, что «господином» ты будешь звать меня только в присутствии подданных, – с укоризненной улыбкой обернулся к нему Лабастьер Шестой. – Ты заставляешь меня чувствовать себя виноватым в том, что я – сын своего отца.

– Не вини себя, брат маака, – ухмыльнулся Лаан, – с кем не бывает. Я вот, например, тоже сын своего отца…

Лабастьер пропустил это дурацкое замечание мимо ушей, но упоминание об отце товарища заставило его оглянуться. Помахав рукой многочисленным родственникам Лаана, высыпавшим попрощаться со своим любимцем на веранду, он легонько стеганул своего сороконога по кличке «Умник» плетью в чувствительный просвет между шейными пластинами. Тот вздрогнул, как всегда, словно бы обиженно, покосился на хозяина калейдоскопическим оком и, ускоряясь, засеменил вперед. Грубый, но приятный запах его тела усилился.

– Маршрут простой, – сказал Лабастьер, убедившись, что животина благополучно пересекает покрытую розовым мхом Площадь Согласия и не собирается по своему обыкновению остановиться, дожидаясь повторной команды, – будем двигаться от селения к селению до тех пор, пока я не найду нам невесту-маака. И не надо начинать все с начала, – поднял он руку и повысил голос, упреждая возражения будущего со-мужа, – мы обсуждали все это уже тысячу раз.

– Я и не думал ничего начинать, – пожал плечами тот. – Как я могу перечить прихотям короля, мечтающего, чтобы в народе его прозвали Лабастьером Шестым, Скромнейшим?..

– Все-таки завелся, – обреченно вздохнул Лабастьер.

– Все юные самки Безмятежной ждут от тебя одного-единственного слова, чтобы примчаться на смотрины и покорно ждать твоего выбора. Но нет, ему нужны приключения, ему не жалко ни своих, ни моих сил и времени, он сам отправляется на поиски любви… Разлучая, между прочим, с невестой своего, якобы лучшего друга.

Ловко огибая старые светло-лиловые и молодые, бирюзовые, стебли курган-травы, Умник несся уже примерно раза в полтора быстрее, чем летают бабочки. Лабастьер похлопал его ладонью по спине, фиксируя эту скорость, и оглянулся. Громада купола Золотого Храма была уже еле видна.

– Фиам, хочу тебе напомнить, и моя невеста тоже, брат-махаон, – бросил он.

– Ну да, ну да, – покивал Лаан дурашливо, – только не ты ее выбирал, не ты влюблен, не тебе страдать от разлуки, не тебе с нетерпением ждать, когда…

– Ну, хватит ныть, – перебил его Лабастьер. – Хочешь скорее соединиться с ней, помоги мне хотя бы этим.

Закон «семейного квадрата» нередко приносит молодым бабочкам Безмятежной сложности, а порой и разочарования. Когда самец и самка маака решают соединиться, они ищут такую же пару влюбленных махаонов. А пары махаонов ищут влюбленных маака. И эти пары должны понравиться друг другу. «Мир на пересечении диагоналей» – вот главный семейный принцип и главный же тост на свадебных пирушках. И никому и в голову не приходит оспаривать необходимость этой традиции. Ведь так завещал колонистам Безмятежной Лабастьер Второй, Мудрый, и никогда махаоны и маака не узнают, что такое межвидовая вражда. Ведь они разделяют друг с другом брачные ложа и вместе воспитывают личинок.

– Для вас, маака, семейные узы не значат того, что они значат для махаон, – заявил, нарушив тишину Лаан. – Женившись, махаон становится совсем другим. Недаром это и в наших традициях учитывается. У нас, махаонов, даже имя после женитьбы меняется. Вот, например, я – Лаан, стану Дент-Лааном, а ты, брат-маака, так и останешься Лабастьером… А моя милая Фиам будет зваться уже Дипт-Фиам… И все-таки признайся, – с коварными нотками в голосе неожиданно сменил он тему, – она привлекает тебя как самка. Разве нет?

– Я отдаю должное твоему вкусу, – нарочито бесстрастно бросил Лабастьер.

В подавляющем большинстве семей со-мужья свободно совокупляются с женами друг друга. И все-таки вопрос этот достаточно деликатен. Полное взаимодоверие приходит не сразу, лишь после того, как притупляется естественная ревность.

– Как я тебя понимаю, – мечтательно протянул махаон. И тут же встрепенулся. – Слушай, чего это мы ползем, как дохлые?! Так мы никогда не доберемся до твоей избранницы! Пришпорь-ка своего лентяя.

Улыбнувшись непосредственности товарища, Лабастьер основательно (для видимости) размахнулся, но хлестнул совсем слабо, и сороконог, блеснув глазом, ускорился лишь чуть-чуть. Лаан, ожидая рывка, придержал рукой свой красный берет, означающий принадлежность его владельца к дворянскому роду Первой гильдии. Стайка разноцветных полупрозрачных птиц-пузырей выплыла из-под поникшего широкого листа, задетого головой Умника, и, испуганно шипя, метнулась в сторону.