Это плохая выучка танкистов: один пережег фрикцион, другой испортил мотор, третий завел танк в топкое место, и все, танк до боя не доехал.
Но и это ладно, и с этим можно бороться, но как бороться с тупостью, а местами и предательством командования таких, как я, как мои товарищи, сидящие рядом, и как те, что сидят вокруг «господина-освободителя» Трухина. Бессмысленно гоняем танки и другую технику за сотни километров, а моторесурс? Да и человек не машина, он устает. Сами знаете, легко ли вступать в бой после трехсоткилометрового марша? Да еще и большинству танков десять и более лет, они ж на ладан дышат, вот и остаются по обочинам дорог танки. И ремонтировать их или некому, или нечем, запчастей нет.
Плохая разведка приводит к тому, что мы гоняем танки, орудия и машины в ненужном направлении, а там, где эта техника была нужна, немцы прорывают оборону и стремительно катятся на восток.
Сергей Яковлевич роняет голову на плечо и садится на место.
– Володя, товарищ Огурцов ответил на твой вопрос исчерпывающе?
– Да, товарищ Любимов.
Руку тянет Маша, и как же ей не разрешишь вопрос задать?
– Да, товарищ Машкова, у вас вопрос?
– У меня вопрос к товарищам генералам. Товарищи, а где наши ВВС, где ученики Чкалова, где Водопьяновы, Рычаговы и Леваневские? Почему гитлеровская авиация всегда в небе, а наших соколов не видать?
Руку поднимает генерал-майор Макаров, разрешаю ему движением руки ответ.
– Милая товарищ Машкова, я хоть и не из ВВС, но на ваш вопрос смогу ответить. Наши соколы погибли в первые дни войны или остались без своих самолетов, и виноваты в этом мы, красные генералы. В штабе округа зрела измена, а мы того не замечали, самолеты дислоцировались на открытых аэродромах, причем кучно, не соблюдалась маскировка, зенитное прикрытие было на учениях, за десятки или сотни километров от аэродромов, а те самолеты, что стояли, не имели вооружения и боеприпасов. Такое ощущение, что кто-то загодя готовил поражение РККА, и не знаю, кто это был, командование округа или ВВС. В любом случаем мы это видели, все понимали, что война близка, но молчали. А надо было звонить товарищу Сталину, товарищам Берии, Тимошенко и Жукову, надо было бить во все колокола, а мы – нет.
Немцы налетели, разбомбили самолеты, красиво поставленные рядами на аэродромах, летчики-герои взлетали, но как воевать без оружия? В течение трех дней Западный округ остался без авиации и стал легкой добычей немцев.
– Значит, в том, что случилось, виноваты все?
– Нет, товарищ интендант третьего ранга, виновато начальство, виноваты мы, а вот красноармейцы и сержанты не виноваты, но страдают больше всего они. Побывал я в плену у гитлеровцев, отношение у них к генералам намного лучше, чем к красноармейцам и сержантам. Бейте фашистскую гадину, ребята, а мы, прилетев в Москву, обязательно донесем все эти слова до руководства страны. Нужно срочно все менять, а не то рискуем исчезнуть со скрижалей истории и как страна, и как народ.
– Товарищи генералы, не все так плохо, – говорю я. – Несмотря на мощь Германии и свои просчеты, Красная Армия героически борется с фашистами. Фашисты расчитывали на блицкриг, молниеносную войну и должны были победить нас за месяц-два. Но хай им бис, месяц прошел, начали войну немцы в наилучших условиях, но до победы над нами им не дожить никогда. Гитлеровские планы уже пошли по швам, а дальше будет хуже. Им никогда не взять Москву и Ленинград, а уж о победе над СССР они могут только в горячечных снах мечтать. Наше дело правое, победа будет за нами!
А потом три часа бойцы и командиры общались с генералами, мне пришлось наорать на ребят, чтобы отпустили Толкачева отдыхать. Он ранен, ему нельзя долго устраивать пресс-конференции. Зато остальные генералы долго общались с народом, записывали все предложения от ребят, обещая передать Сталину, Берии, Жукову и даже Шапошникову. А потом пришлось приказным порядком объявлять отбой.
Ну и я пошел к Маше, но мы сразу заснули.
Глава V
«Мы Красная кавалерия, и про нас…»
[435]
22 июля 1941 года, где-то в Белоруссии
(в 100–150 км от Брестской крепости).
Вдруг срабатывает будильник на мобиле, и Мишель Лето (певец такой, бразильский вроде) начинает петь «Nosa Nosa» [436] . Ох, любит Анютка это Тело, то есть этого Тело, тьфу, песни этого певца по фамилии Тело, но раз музыка Тела (Телы, Мишеля, короче) звучит, пора вставать. Потому как утро, время вставать – и на работу, расхлебывать законные проблемы граждан Таджикистана. То есть незаконные проблемы, ну, проблемы с законами своих клиентов, хороших и не очень хороших граждан. Одеваюсь, собираюсь идти умываться в ванную, и тут в голову бьет мысль: а почему я в военной форме, почему Ани не видно? Да и форма как минимум необычная, и мобилы не видать, и кнопку отбоя сигнала будильника я не нажимал, а кто его «отбил», если Аньки нигде не видать? Кстати, вообще эта комната не похожа на ту, в которой я живу, да и прикид какой-то как минимум оригинальный. На стене нет плаката старинного с «Депеш Мод» [437] , да и вообще это не стена нашей с Бусинкой хаты. Тут как страйковый шар, врывающийся в стройный ряд кеглей, в голову вламывается мысль: я попал, причем уже давно! Я же в прошлом, я же на войне, я же комдив ДОН-16, и Аня осталась в надцатых годах третьего тысячелетия, все вспомнил.
Нога практически зажила, и иду не хромая, выхожу из землянки и вспоминаю, что Манюни не наблюдал в своем закутке, значит, она встала раньше (Анюта б так не сделала). Ну и не решилась, наверно, будить херойски ранетого хероя.
У умывальника умываются (простите за тавтологию) бойцы ДОН-16, подхожу и пристраиваюсь на свободное место. Вокруг все здороваются, ну и я, конечно, тоже здороваюсь с красноармейцами и младшими командирами (воспитанный, мля). А почему только с ними? Да потому, что командиров в толпе не наблюдается. Насчет побегать мне еще рано из-за раны (или из-за потери крови, а «рано» и «рана» это не тавтология?), и потому двигаюсь завтракать, по пути планируя закинуть полотенце в штаб-землянку. Иду себе тихо-мирно, никого не трогаю, как появляется рядом Онищук:
– Разрешите обратиться, товарищ капитан?
– Да, Петр, что случилось?
– В деревне Светляки какие-то окруженцы убили немецких мотоциклистов. У нас есть сведения, что к деревне немцы направят карателей.
– Так, и что?
– Предлагаю встретить их, мы тут с лейтенантом Смирницким (тот самый контуженный сапер, командир группы взрывников) прикинули план, как немчуру встретить. За пяток километров до Светляков каратели будут проходить лесным проселком, вот там и встретим фашистов.
– Хорошо, Петр, бери тех, кто тебе нужен, и идите, как говорится, аллюр три креста. Ну и позавтракать не забудьте.
За командирским столом, в ожидании завтрака, сидят Елисеев, Абдиев, братья-летуны, Арсений Никанорович и генерал Огурцов.
Поздоровался со всеми, а с Ильиных особо:
– Арсений Никанорович, как дела, как ваше здоровье, уважаемый?
– Да хорошо все, мил человек. Ты, что там учудил, зачем, паря, пули ногами ловить, а?
– Ну, так получилось, Никанорыч.
– Плохой ты командир, Виталька, какого лешего ты полез вперед? А если бы убили? Теперь одыбаться [438] сто ден [439] … И когда ты станешь путным-то?
– Ну, значит, судьба такая.
Генерал пытается меня защитить:
– Арсений Никанорович., вы, мне кажется, слишком строги с капитаном, парень-то хороший, ну молод, горяч, с кем не бывает?
– Сергей Яковлевич, не надо его защищать, ему не пятнадцать лет. А ты тут мне фатализмом не занимайся, ты не просто сорви-голова и башибузук, ты командир особой части НКВД СССР, и ты уже не просто Виталий Игоревич. Не просто так себе, ты часть советского войска. И уноровить [440] ты должен не своим покастным [441] желаниям, а Родине! Да, незаменимых у нас нет, но пока назначим другого, пройдет время, а у нас времени на такие глупости нет. Впредь, как партийный руководитель, со стажем пребывания в славных ее рядах чуть больше твоего возраста, я ЗАПРЕЩАЮ такие махновские выходки. Ты у нас не чалдон [442] какой! Зарыл бы я тебя на расвете, тоже мне, ухач [443] .