Порой, когда он оставался в полном одиночестве, а он все чаще стал испытывать в этом необходимость, ему вдруг начинало чудиться, что в помещении находится кто-то еще. Ощущение был столь четким, что он, прекрасно понимая бессмысленность этого занятия, принимался за поиски того, кто за ним «подглядывает», но конечно же, никого не находил. Иногда, усевшись против зеркала, он часами всматривался в свое отражение, и ему казалось, что и во внешности у него появилось нечто чужеродное, и что сейчас он выглядит совсем не так, как выглядел раньше. Но в чем конкретно разница между ним прежним и нынешним, он уловить не мог…

Положение усугублялось еще и тем, что избегая общения, Лабастьер Шестой испытывал жгучий стыд за свой недуг перед женой и чувство вины перед сыном, которому именно сейчас так требовалось его общество. Но если юный принц еще не был способен понять, что его отец ведет себя неправильно, то глаза Мариэль постоянно выдавали ее…

Все это длилось уже около месяца, когда однажды он, проснувшись среди ночи, с кристальной ясностью осознал, что превратился в никчемную обузу для окружающих. Как ни осторожны, как ни предупредительны они с ним, как ни боятся показать, что отчетливо видят все его постыдные странности. И он подумал, что, как бы они его не любили, все они, наверное, ощутят некоторое облегчение, если его не станет. Ведь любили-то они прежнего Лабастьера, а не того, которым он стал сейчас.

Тут же у него возникла и другая мысль. Он подумал, что, по-видимому, его болезнь наследственная, и в свое время его отец покинул дворец и отправился в добровольное изгнание, а возможно, и на поиски смерти, испытывая те же чувства. Лабастьер Пятый нашел в себе мужество поступить таким образом… А значит, найдет в себе мужество и он, Лабастьер Шестой.

Но сделать все это надо так, чтобы принести по возможности меньше боли близким. Король с горечью подумал, что семья его отца не сумела оценить принесенной им жертвы, не оценят и его поступка Мариэль, принц и махаоны диагонали. Но он отбросил эту малодушную мысль и принялся за выбор способа самоубийства. Как это ни странно, занятие сие доставило ему некое извращенное наслаждение.

Уехать в лес и там перерезать себе вены? Это больно, а главное, как-то «не чисто»: если его найдут, его тело будет лежать в луже крови, обглоданное мелким зверьем…

Подняться как можно выше, а затем, сложив крылья, рухнуть вниз, как некогда это сделала Жиньен, дочь правителя Дент-Маари? Нет, он так не сможет. Трудно себе представить, что при этом крылья все-таки инстинктивно не расправишь. К тому же, можно ведь и выжить, оставшись калекой…

Яд? Изготовление ядов – преступно. Не следует королю уходить из жизни незаконным путем, давая дурной пример подданным…

В итоге раздумий самой надежной и достойной ему показалась традиционная смерть несчастных влюбленных: повешение с предварительным обрезанием крыльев… Встать на спину сороконога, накинуть на шею петлю привязанной к ветке верви, а затем криком – «хей-е!» – отогнать животное в сторону…

Да, это лучшее, что можно придумать. Мило и благородно. А главное – вдали от дома.

Его охватила лихорадочная жажда деятельности в избранном им гибельном направлении. Все нужно проделать быстрее – сейчас же, пока не передумал… Отец оставил записку, я тоже сделаю это…

Лабастьер сел и посмотрел на Мариэль. Даже в зеленоватой гамме ночного зрения она была прекрасна. У него защемило сердце. Он дал ей так мало счастья… Хорошо еще, что родился принц, он хоть немного утешит ее… Может быть, хотя бы у того никогда не проявится эта странная наследственная болезнь…

Лабастьер наклонился и осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал жену в прохладный лоб. От жалости к ней и к себе к горлу подкатил комок, но Лабастьер проглотил его. Он уже начал спускать ноги с гамака, когда внезапно его остановил отчетливый голос:

– Ладно, хватит, успокойся.

– Кто здесь?! – воскликнул король, озираясь.

– Чего орешь? – отозвался ГОЛОС. – Жену разбудишь.

– Кто ты? Где? Я не вижу тебя!

– А, может, я невидимый? – ехидно отклинулся голос.

– Если ты немедленно не скажешь мне, кто ты и где прячешься, клянусь, я убью тебя, кем бы ты не оказался! – угрожающе крикнул король в пустоту и схватил с тумбочки кинжал.

– Сначала найди, – ответил ГОЛОС и саркастически хохотнул.

– Я понял, – потер лоб Лабастьер. – Тебя нет. Ты мой бред, видение, очередная галлюцинация…

В этот момент Мариэль заворочалась во сне и открыла глаза.

– С кем ты разговариваешь, милый? – встревоженно спросила она.

– Тебе показалось, – заверил ее Лабастьер, пряча кинжал и укладываясь обратно головой на подушку. – Просто что-то не спится.

– А-а, – протянула Мариэль и, вновь смежив веки, добавила что-то неразборчивое.

В этот момент ГОЛОС тихо-тихо сказал:

– Пойдем-ка в библиотеку.

– Ты там? – так же тихо спросил король.

– Ага, – язвительно подтвердил ГОЛОС, – и ору там во все горло, ты аж здесь слышишь.

Лабастьер уже и сам понял бессмысленность своего вопроса, а ГОЛОС добавил:

– Вот же болван. Иди давай в библиотеку, там разберемся.

12

Лабастьер подчинился. Стоило ему перешагнуть порог библиотеки, как ГОЛОС заявил:

– Болван, неужели ты до сих пор не понял, что я разговариваю с тобой мысленно?

И король моментально осознал, что именно так дело и обстоит. ГОЛОС сразу показался ему каким-то необычным, но в чем заключается его странность, он понял лишь сейчас: У ГОЛОСА не было голоса! Он звучал прямо в голове!

– То есть, я действительно сошел с ума? – подвел итог Лабастьер.

– Ну конечно, – согласился ГОЛОС. – Нет ни малейшего в этом сомнения. Сошел с ума. Свалился с него. И не ушибся, благо невысоко было. – ГОЛОС вновь паскудно хохотнул своей громоздкой шутке.

Пропустив очередную издевку мимо ушей (?), Лабастьер обреченно покачал головой.

– Я понял. Теперь в моей голове живут двое: я и ты…

– А вот и не угадал, – весело сообщил ГОЛОС.

– Так где же ты есть?! Кто ты?! – чуть не плача, вскричал Лабастьер.

– А какой мне смысл тебе это объяснять, если ты уже поклялся, что прирежешь меня? – риторически заметил ГОЛОС.

– Беру свои слова обратно.

– Выходит, невелика цена твоего королевского слова… А?

Тут Лабастьер подумал, что заставит ГОЛОС замолчать, если перестанет вести с ним диалог. И не отозвался.

– Полный болван, – заявил ГОЛОС. – Раз я с тобой мысленно общаюсь, значит, и твои мысли читаю. Ты можешь не разговаривать со мной, но не думать-то не можешь.

И тут Лабастьера захлестнула волна отчаяния. Давешняя идея самоубийства стала еще более актуальной. Не может же он продолжать жить, когда в его голове завелось это мерзкое ехидное существо. И медлить нет уже никаких сил. Лабастьер выдернул кинжал из ножен и, держа его двумя руками, нацелился в сердце.

– Стой, стой, стой!!! – завопил ГОЛОС торопливо и испуганно. – Подожди еще чуть-чуть!!! Я тебе все-все сейчас объясню! Прости меня за дурацкую игру! Ты совершенно здоров, а я живу не у тебя в голове, а совсем в другом месте!

У Лабастьера не было ни малейшего повода поверить этим словам. «Все правильно, – подумал он, лишь чуть помедлив, – когда я покончу с собой, эта тварь, которая сидит во мне, умрет тоже. А умирать ей неохота…» Мстительно усмехнувшись, он уже готов был нанести себе смертельный удар, когда ГОЛОС завопил снова: